В центре станицы, напротив нынешнего ресторана «Нива», почти сто лет стоял шалеванный дом на три окна, построенный семьей Романенко в начале 19 века. В нем прошло мое детство. Совсем недавно, просматривая списки расстрелянных в 1920 году староминчан, как пособников банды Махно, увидела знакомую фамилию и заинтересовалась этой давней трагической историей. Ее мне рассказала внучка расстрелянного, Надежда Ивановна Амелина, знавшая ее от бабушки Марии, супруги Михаила Романенко.

В Свято-Покровской церкви зазвонили колокола к вечерней службе, когда несколько казаков полковника Марка Сергеевича Дрофы спешно покидали станицу. С собой они несли провиант для засевшей в камышах группы. Казаки спешно перекрестились, и один из них, ни к кому не обращаясь, глухим голосом произнес: «Это в Свято-Покровской звонят. Сейчас там читают «Деяния Апостолов.  Через пару часов  начнется «Полуночница», а под утро запоют «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси…» Батюшка Петр Кудрявцев ведет вечернюю службу, а мы тут прячемся по камышам, как голодные, одичавшие волки», – и,   выругавшись, казак сплюнул себе под ноги. Отец Петр был первым священником Свято-Покровской церкви, действовавшей в станице с 1886 года. Накануне Светлого дня Пасхи он Крестным ходом обошел вокруг церкви, а хор в это время пел «Христос Воскресе из мертвых…». На душе у батюшки было тревожно: времена нынче смутные, так и жди беды. Но он отогнал мысли прочь. В день Светлой Пасхи грешно даже думать о плохом. Эта Светлая Пасха пришлась на 11 апреля 1920 года.

Семья Лаврентия Ефимовича Романенко только вернулась из церкви. В станице их было три, ближе к их дому располагалась  Христо-Рождественская, но глава семьи отдавал предпочтение Свято-Покровской. Уютная, нарядная, она вызывала у него чувство умиления. А проповеди отца Петра помогали выжить  в это смутное время.

Лаврентий Ефимович с двумя взрослыми сыновьями, Михаилом и Григорием, и двумя снохами, Марией и Прасковьей, вошли в дом, располагавшийся рядом с рыночной площадью. Похристосовались с матерью, потом с выбежавшими на шум детьми: Ванькой и Лидой. Совсем не так, как в ставшими далекими мирные годы, но все же выложили на стол пару куличей, покрашенные  яйца, которые все дни поста держали в подвале. Здесь же стояло блюдо с зажаренной по такому случаю уткой.

В этот праздничный день накрыли стол не в первой комнате, где обычно собирались всей семьей, а в главной, в зале, как ее называли. Это была просторная горница на четыре окна, два из которых выходили на пустырь, а два - во двор. Пол в зале был деревянный, редкое явление в те годы. В Святом углу висела икона Казанской Божией Матери.

- Бывало, еще до германской, отсеемся, приедем со своей «царины» и начинаем готовиться к Светлому Воскресенью, - вспомнил мирные годы Лаврентий Ефимович. - Поросенка в каждом дворе режут, окорока и сало солят, гусей патрают, куличи пекут. Яиц, бывало, до сотни красят. Дети потом до самой Радоницы бегают, бьют крашенки, соревнуясь, у кого крепче. А потом начинают готовиться к другому важному событию в жизни станичников - поминкам своих родных на общественном станичном кладбище.

- Хотя бы уж эта бойня закончилась, - подал голос  старший сын Григорий. – Хоть и установилась советская власть, а спокойствие еще не скоро наступит. За станицей вовсю промышляет банда Махно. Есть-то всем хочется.

После праздничного застолья каждый занялся своим делом. Глава семейства удалился с супругой на отдых, молодежь засобиралась в гости. Михаил с Марией и сыном Ванькой отправились к Мацалам, родителям Марии. Посещать родителей в праздник Светлой Пасхи считалось традицией. Пасху на Кубани всегда отмечали с размахом. Уже после обеда по всей станице разносились удалые казачьи песни.

Только стемнело, и вся семья уже была в сборе. Вечерами опасались ходить темными переулками. Прасковья, подоив корову, ушла в свою комнату, Мария, перемыв посуду, села позаниматься с сыном Ваней, учеником двуклассного училища. Михаил и Григорий возились в конюшне, где в яслах стояли трое коней. Легли рано, так как с утра надо было приниматься за хозяйственные дела. 

Чуть свет, когда солнце еще не взошло, но просветлевшее небо возвестило о приближении нового дня, Прасковья, схватив подойник, отправилась доить корову. Мария, поднявшись чуть свет, принялась готовить горячую еду. Михаил взялся за сельхозинвентарь, готовясь к выезду в поле.

Вдруг возле калитки, ведущей на улицу, громко залаял Черныш, и все как-то невольно встрепенулись. Михаил отправился поглядеть, кто бы это мог быть в такую рань. Мария, словно почуяв что-то недоброе, схватилась за сердце. Вдруг от калитки донесся резкий говор нескольких человек и какой-то жалобный голос супруга.

Подхватившись с табурета, Мария кинулась к калитке, возле которой стояли незнакомцы. Они уже вывели Михаила на улицу и почти тащили к телеге. Не понимая, что происходит, она резко остановилась, закричав не своим голосом. Потом сделала шаг к мужу, но ее оттолкнули грубо и резко. Потеряв равновесие, она еле удержалась на ногах, окликнула Михаила, но он ответил ей одними губами: «Иди в хату».

Григорий, услышав лай кобеля, а потом какой-то непонятный шум, выглянул из конюшни. К нему уже бежала Паша, его жена.

- Ховайся, Грицко, Мишку за шось арестували, - закричала она ему еще издали. И тут они услышали рыдания Мани. Григорий растерялся, не зная, что ему в данный момент делать: то ли убегать со двора, то ли бежать на выручку брату. Но Паша перегородила ему путь. Оглянувшись на калитку, он увидел входящих во двор двух мужиков с оружием в руках. Бросив на землю скребок, которым чистил коня, Григорий одним махом перемахнул через дощатый забор к соседям и огородами скрылся в балке. Что происходило дальше на отцовском подворье, он уже не ведал.

А незваные гости остановились возле причитавшей Марии и растерянной Паши. На шум вышел Лаврентий Ефимович. Не понимая, что происходит, подошел к незваным утренним посетителям.

- Михаил Лаврентьевич и Григорий Лаврентьевич арестованы по закону военного времени как пособники Дрофы.

- При чем тут мы и Дрофа, - резко возмутился  глава семейства, но никто его не слушал. Незваные гости уже прошли вглубь двора, осматривая хозяйственные постройки.

- Где Григорий Лаврентьевич? Он арестован, и мы обязаны доставить его в Ревком, где его будут судить.

Лаврентий Ефимович стоял как громом пораженный, не зная, как можно помочь своим сыновьям. Представители власти, поняв, что их поиски оказались безрезультатными, схватили отца и стали трясти  изо всех сил, пытаясь дознаться, где скрывается  сын.

- Може де й пишов, - предположил он. Так как отец действительно ничего не знал, они несколько раз ударили казака и вышли за калитку.

Уже к вечеру станица гудела, как пчелиный рой. В народе говорили, что арестовали около сотни казаков, и среди них женщины, и даже священник Свято-Покровской церкви Петр Петрович Кудрявцев. Со всех уголков казачьей станицы разносился громкий плач. Люди не знали, что делать, к кому обращаться. Только наступила мирная жизнь и вдруг новая беда.

Лаврентий Ефимович пытался доказывать невиновность своих сыновей, но член Ревкома гаркнул на него: «Сейчас и тебя бросим в подвал!»

В доме в центре станицы установилась атмосфера страха и тревоги. Глава семейства слег и почти не поднимался с постели. Невестки сновали по двору с красными от слез глазами.

Прошло уже больше месяца, а они так ни разу не выехали в поле. В огороде только досадили картошку, да кое-какие овощи. Наступил праздник Вознесения. Мария Тимофеевна с утра отправилась на базар, собираясь продать коровьего маслица и сметаны, чтоб купить керосин и соль. Но не успела она расположиться на прилавке, как  к ней подошла дальняя родственница Мироновна и тихо прошептала: «Казали казаки, що сегодня будуть растрелювать заарестованных заложникив…»

Мария Тимофеевна, забыв о принесенных продуктах, побежала к Ревкому. Но часовой внутрь не пустил. Бесцельными кругами она ходила вокруг двухэтажного здания, несколько лет считавшемуся гордостью станицы. Неизвестно, сколько бы здесь простояла, если бы к ней не подошла материна сестра:

- Иди до дому. И ему не поможешь, и себя погубышь. Подумай за сына.

Шатаясь, как пьяная, Мария побрела домой. Там она упала на лавку, застыв в скорбном молчании.

А в центре станицы шла подготовка к казни. Арестованных в количестве 83 человек отвели за магазин  Аркадия Аркадьевича Бородина и заставили рыть ров. Станичников, оказавшихся здесь в это время, близко не подпускали. Несколько молодых казаков, спрятавшись за стены магазина, наблюдали за жутким зрелищем.

«Когда ров был вырыт, казаков в белых нательных рубахах поставили в один ряд лицом к стене. С тачанки сняли пулемет «Максим» и приготовились к расстрелу безоружных мирных людей. В эту минуту прибыл нарочный и привез депешу. Заведенная машина смерти на минуту остановилась. Представитель Ревкома зачитал помилование  для Сергея Климовича Дмитренко, бывшего атамана станицы, за которого казаки собрали 99 подписей. Отпустили также казака Великого, у которого не было сыновей, а шесть дочек. Отпустили и его тещу, Евдокию Афанасьевну Гавриш, на руках которой был годовалый сын Олексий, а дома ждала ее трехлетняя Ганна. Среди арестованных находился и священник Петр Кудрявцев. Когда троих арестованных отпустили, а остальные остались стоять впереди вырытого ими рва, отец Петр успел прочитать молитву и благословить крестным знамением приговоренных к расстрелу, а заодно и тех, кто уже строчил по ним из пулемета. Пуля свалила его одним из первых, но старец не упал подкошенным колосом в ров, а только опустился на колени перед стрелявшими. Говорят, что над головой старца люди увидели светящийся нимб». - Так описывает события тех страшных дней Э. Широкобородов.

Михаил Лаврентьевич также упал в ров, как подкошенный. Когда свечерело, он пришел в сознание и с ужасом осознал, что лежит под мертвыми телами. С огромным трудом выбрался он из-под остывших тел. Припадая на раненую ногу, с трудом поплелся домой. Но только он доковылял до центральной улицы, как его нагнал один из исполнителей приговора Тертишний. Грубо повернув уцелевшего казака за плечо, он повел его назад. Не дав пленнику даже опомниться, он в упор выстрелил в свою жертву.

Ночью тела исчезли. Позже молва разнесла, что они похоронены в общей могиле на общем староминском кладбище.

P.S. Прасковья - ни вдова, ни жена. Десятилетия ждала своего ненаглядного Григория. Только недавно стало известно, что он попал вместе с беженцами в Югославию, потом проживал в Болгарии. Мария позже выйдет замуж за вдовца Фоменко, и его постигнет такая же страшная участь. Сын Иван, Иван Михайлович Романенко, многие годы будет учителем физики и завучем средней школы № 3.

Материал подготовила И. ШВЕЦ, член РОИА.