Рассказ про мою соседку, одинокую, уже старую бабушку, которая жила сама. Но это только на первый взгляд! Захаровна была независимая, полная энергии и бесконечного желания работать по хозяйству.

Стояла ранняя весна. Это по календарю. А на улице - ну, просто май! И не только она, имеющая массу времени, но и все соседи, занятые на производстве, детьми и бесконечными домашними делами, с прилежностью выгребали и выметали во дворах, палисадниках прошлогоднюю опаль.

Ждали этого тепла, радовались ему, готовили цветники, грядки. Кто-то жег прошлогоднюю листву и траву, две соседки мыли окна, весело переговариваясь через забор. Даже местный любитель спиртного вертел в руках веник, прикидывая, чтобы еще вымести.

Незаметно разговор двух кумушек зашел о Захаровне. В очередной раз они удивились её проворности, выносливости, стойкому желанию быть впереди «планеты всей». С восхищением поглядывали на её чистейший двор, распустившиеся возле лавочки незабудки, выкрашенный забор. Женщины задавали один и тот же вопрос: когда она все успевает?

Одни у других спрашивали и тут же, не без гордости, отвечали, сколько ей лет и «чого вона быз мужика?». Ну, всё, как всегда. «А вин йий нужин? Я, ось, скико сыбэ помню, - вона сама...»

«А Тузик, Тузик! Пережил зиму?» Та шо йому зробыця? Вин у нэи на прывилегии, даром шо на прывязи! Отдельный харч. Змазана, як доливка, добра половына двора. Кругом шпорыш быля будкы».

Кажется, Тузик осознавал это, гордился таким положением и слегка пренебрежительно относился к другим собакам. Мужики беззлобно посмеялись над Захаровной и её Тузиком, представляя его беззубого, слепого на один глаз, хромого, постриженного Захаровной каждое лето «выкуснямы», оттого выглядевшего еще смешнее. Ну, в общем, такого же древнего, как и его хозяйка. К их болтовне прислушивалась бабкина подружка и вдруг, не дожидаясь конца беседы, выпалила, как из пулемета: «Захаровна другый день туже...»

Все молча открыли рты, внимательно слушая тетю Валю. «Тузика ныма тры дни...» - горько повествовала она. И только успела проговорить о неизвестной судьбе Тузика и трагедии бабы Любы, как услышали радостно-ликующий голос бабки. С пафосом и торжественностью она чинила допрос с пристрастием своему полуживому другу. «Шо, явывся? Вылупывся на мэнэ. Ны впизнав? Рассобачья душа! А я вже й ны ждала. То ж ны тоби, цэ ж я кошинятови насыпала. Ты ж злызыв, як ота корова языком. Хочь поняв шо зрымыгав? Нахватався, як мартын лушпаек! О, це ж я ны бачила, а то я б тоби поставила мыску! Узяв моду до дому ны являться!»

И бабка с уверенностью судьи схватила дежурную «ризку» и со всей силы замахнулась на него. Он видел, как её рука взлетела в воздух, но не верил, что она его ударит, и на секунду потерял бдительность. Хворостина пришлась как раз вдоль спины. Тузик, словно ошпаренный, подпрыгнул на месте и как-то неловко с пронзительным визгом хряпнулся ей под ноги. Он не ожидал такого поворота и, как говорится, «даже кавкнуть ны успив»! Уже лежал на земле.

Поверженный властной хозяйкой, пёс бестолково крутил одним глазом справа налево и наоборот. В следующее мгновение все же вопрошающе уставился на тетку Любку и за долю секунды считал: «Пощады не жди!». Сделал невообразимый по сложности кульбит с проворностью гимнаста на глазах притихших соседей, невольно ставших свидетелями разыгравшейся драмы под названием «Операция Тузик», взял барьер, перемахнув через высоченный забор, и, как борзая или гончая на охоте, пролетел мимо открывших рот остолбеневших соседей. А ведь калитка была открыта. За ним метнулась было бабка, но, быстро оценив свои возможности в погоне за беглецом, под взгляды еле сдерживающих гомерический смех невольных свидетелей безвольно опустила плечи, шумно дыша, вытерла фартуком вспотевший лоб, поджав обиженно губки, как со сцены в драмтеатре, с пафосом и торжественностью поставленным голосом заслуженной актрисы произнесла: «Кормлю! Пою! Сыды гавкай! Не... гулять!»

И после её умозаключения все, кто наблюдал этот спектакль, разразились таким весёлым и звонким смехом, не без опаски поглядывая на Захаровну, которая, впрочем, уже покряхтывая и раскачиваясь, встала с лавочки, бормоча себе под нос о тяжкой доле: «Оце тоби, у восимдысят год бигать за тым кобылём, ны спать тыждынь, прыслухаця, пырыживать, заглядать по подвирьм: «Тузика мого ны бачилы? А колы бачилы? А дэ вин був? А цэ точно мий Тузик? Тьфу!» Плюнула на дорожку возле веранды. Тут же тщательно растерла подошвой тапка. Не порядок!

На улице, уже не обращая внимания на тетю Любу, хохотали схватившись за животы, изображая то хозяйку, то её старенького друга, мои соседи.

Кто-то вспомнил, как прошлый раз она с длиннючей хворостиной гонялась за ним вокруг сложенного чуть поодаль от её забора кирпича, не успевая за быстро перебирающим лапками Тузиком, всякий раз оказываясь на противоположной от него стороне. И в момент, когда Тузик остановился и притих, наверняка понимая, что бабка приморилась, осторожно, как разыгравшийся ребёнок, выглянул из-за кирпичной баррикады и, убедившись, что она далеко, звонко тявкнул, затрагивая её.

Она, запыханная, еле переводящая дух, горько выдохнула: «Ты ба, до чёго дойшов, щей дратуе! Та й ны нужин вин мини! Тикы цепу жалко - новисинькый! На тэбэ ны настачися! Ще й друга цепь со двора пидэ!»

Бабка зазевалась. Тузик метнулся во двор, дал несколько почетных кругов вокруг будки и, влюблённо глядя прямо в глаза хозяйки, упал у её ног. Она, шкандыбая, достигла цели. И только хотела взять его за ошейник, как он с новой силой стал бегать кругами, приглашая и её.

Соседи хохотали до слёз, до икоты. А она очередной раз пригрозила Тузику, что «цепь пидэ у сарай на гвоздык бовтаця», а его привяжет на чулку, доводя соседей своими афоризмами до истерики. «Та яка там чулка, ‑ всплеснув руками, еле выговорила тетя Валя. ‑ Вин у нэи на цепови по всим статьям на прывилегии!»

Бабка подошла к будке, заботливо расправила ему подстилочку, в небольшое ведерко налила холодной водички, в миску борща и каши и, радуясь, что пёсик вернулся, довольная собой, уже прощающим взглядом посмотрела на своего Тузика: «А як же?! Вин у мэнэ на прывилегии! Прыйшов! Куды б вин дився?!»

Теплым солнечным ветром напитывался воздух. Счастливая ребятня с великами и мячами выбежала на улицу, поддаваясь весёлому настроению взрослых. На сирени распускались почки. Забияки воробьи шумно дрались стайками за самок. И даже потрепанные, не сдавались, продолжали бой, заявляя о своём «я».

Ворковали голуби, бесстрашно опускаясь на землю рядом с прохожими, подбирая веточки и соломинки для гнёзд.

С тех пор прошло много лет, а тетя Люба и её верный Тузик остались легендой нашей улицы.

Ольга Сергань