Из воспоминаний блокадницы Евгении Николаевны Кравченко.

22 июня 1941 г.

Сегодня я играла с девочками во дворе. Мама кликнула меня обедать. И двух ложек супа не съели, как по радио заговорил товарищ Молотов. Он сообщил, что сегодня в 4 часа утра германские войска без объявления войны начали наступление по всей западной границе. Их самолеты бомбардировали Киев, Житомир, Одессу, Каунас и другие города. Германия пошла на нас войной. Мы слушали это ошеломленные. Война. Ничего страшнее придумать нельзя! Вечером домой пришел   Шурик. Он рассказал нам, что видел самолеты в небе над Финским вокзалом. А уже ночью мы проснулись от воя сирены. Вскоре послышались глухие, отдаленные удары. Мы с сестрой прижались друг к другу. Мама объяснила: «Это наши зенитки». Все равно было жутко. 

8 сентября.

Только сели ужинать, как вдруг минут через 10 завыла сирена и где-то близко послышались залпы зениток. Мы дрожащими руками стали надевать пальто и обувь. Выскочили на лестничную площадку. Соседи со всех ног бежали в бомбоубежище. Тащили за собой и на себе детей и стариков. Там мы просидели недолго, всего часа два. Сегодня впервые по радио объявили: «Налет немецких самолетов на Ленинград». Оказывается, что прорвалась группа вражеских самолетов и в первом налете были сброшены на разные районы города зажигательные бомбы. Теперь у меня нет уверенности, что мы не сдадим город. Папа служит в армии ополченцев, живет в казармах. Я по нему очень скучаю. 

22 сентября

Дни теперь очень тяжелые. По радио не играет музыка. Только подбадривающие речи: «Впереди тяжелые испытания и жертвы, но победа будет за нами. Мы не одни. С нами вся страна, с нами весь цивилизованный мир. Все следят за нами, все уверены в нашей победе. Ленинградец, собери все свои силы. Не позволь запятнать славное имя нашего города». На душе тоска. Страшно: что ждет нас впереди?   

16 октября

Фашисты идут к нам напролом. На карту теперь страшно глянуть. Последние новости огорчают. Наши войска оставили Мариуполь, Брянск, Вязьму. Напряженные бои идут на Калининском направлении. Немцы уже в 150 км от Москвы. Неужели мы сдадимся им?

25 ноября

Когда же голод перестанет нас мучать? Я вспоминаю, каким вкусным был шоколад, мамин куриный суп, котлеты, да что там… хлеб с маслом -  и желудок предательски сжимается. Стала часто думать о еде, и за это даже стыдно. Что, больше ничего другого в жизни нет? А город продолжает жить. Заводы выпускают свою продукцию, магазины открыты, кино и театры работают. Мы учимся в школе. Но газа теперь нет, керосина не достать, еду люди готовят в печках, на дровах. Большинство закреплено  за столовыми. В бомбоубежище уже спускаются нечасто, но не потому, что не страшно, - просто уже все истощены недоеданием. Никто не хочет тратить свои силы на хождение по лестнице. 

25 декабря

Это настоящее счастье! Нам прибавили хлеба. Было 125 грамм, теперь - 200 грамм. Служащие и иждивенцы - 200 грамм, рабочие - 350 грамм. Для нас это стало спасением. За последние дни мы сильно ослабли. Иду по улице за хлебом и вижу, как люди едва ноги передвигают. Кто-то падает замертво прямо в очереди. Хорошо, что хлеба добавили, теперь мы выживем. 

30 декабря

Настроение совсем не новогоднее. Говорили, что к празднику дадут шоколад и еще что-нибудь, но ничего нет. Хлеба кое-как хватает, но вот масла сильно хочется. Жиров нам недостает. И электричества в доме нет. Раньше было развлечение: можно читать, шить, играть. Теперь спать ложимся в шесть вечера. Совсем не осталось радости в жизни. Каждый день апатия, в душе пустота. 

5 января

Уже скоро обед. Я зашла в несколько булочных, но хлеба нет ни в одной. Страшно смотреть на людей вокруг: изнуренные, замученные, шатающиеся. А кругом пустые полки. Как я вернусь домой с пустыми руками? Я и сама еле стою на ногах, голова кружится. За булочной лежит женщина, уже не дышит. В очереди передо мной мужчина упал. Его молча оттащили в сторону. Господи, когда же все наши мучения кончатся? Неужели не видать нам весеннего неба, набухающих на деревьях почек, майского солнца? 

6 января

Сегодня папка пришел домой. Скажу честно, мы думали, что он нам что-нибудь съестное принесет из своей столовой. 

-Ты детям хлебушка не принес? - спросила у него мама. 

- Милые мои, ничего не остается совсем, даже крошек нет. Мы тоже голодаем. Налей мне чаю, родная жена! И давай поцелуемся, вдруг больше не увидимся.

Ох, зачем он так сказал?..

14 января

Папа умер, его больше нет с нами. Его легкое от истощения тело мы с мамой уложили на санки и повезли к кладбищу. А сестра дома осталась - она стала пухнуть от голода. Откуда только в нас нашлись силы протащить санки через весь город? Мимо нас проезжают «полуторки», и я представляю, что под брезентом лежат горы хлеба и сахара. Но нет, там покойники. Их складируют у сторожки. К этому приемному пункту вереницей тянутся санки с покойниками. На иных - два-три трупа. Да, много умирает народу. Средств выкупить яму для отца у нас не было. Пришлось оставить его закутанное в старое одеяло тело здесь и идти назад. Те же, у кого был хлеб или деньги, место смогли получить.

28 января

Хлеб получаем почти без муки. Там бумага, высевки, жмых. Но ничего, мы уже привыкли к этому вкусу. Недавно мама принесла домой огромный кусок земли. Оказывается, бомбили пекарню, горел сахар. Вся эта сладкая жижа ушла в промерзлую землю. Люди настолько оголодали, что прибежали ковырять ее. На кухне мама пропустила через эту землю воду несколько раз, процедила, и на этой сладкой жиже мы протянули больше трех дней. Вот до чего мы дошли! 

1 марта

Мы уже съедаем хлеб, который должен были есть только завтра… И такая ситуация почти у всех. В нашу овчарку попал осколок снаряда. Мы ее похоронили неподалеку от дома. И вот сейчас, когда стало совсем голодно, вспомнили о ней. Пошли откапывать, но нас опередил кто-то. Как страшно, мамочка моя! 

7 марта

Варим студень из столярного клея. Голь на выдумки хитра. Ноги мои уже, наверно, месяц как не отмерзают. А на улице холод. Никогда таким мрачным и мертвым я не видела свой город. Силы оставляют меня все чаще. Даже выводить буквы тяжело. Хочется спать, спать, спать…

***

Женя смогла эвакуироваться вместе со старшим братом, мастером фабрично-заводского обучения, на    Кубань, в Староминскую. Попали они на постой в дом одного из колхозников по        ул. Тимашевской.  Пропитание себе 12-летняя девочка добывала тем, что пасла скот. Когда пошли в рост овощи - огурцы, помидоры, кабачки, картошка - она так радовалась такому изобилию продуктов после голодного Ленинграда. Пришла, наконец, и весточка от мамы с сестрой. Те смогли эвакуироваться в Сталинградскую область.   

В конце июля 1942 года бои шли уже под Ростовом, а советские войска отступали.  Оставаться в станице брат Николай, офицер Красной армии, уже просто не мог. Он ушел с войсками. Жене пришлось остаться в семье, приютившей ее у себя. Станицу все же освободили, а фашисты бежали. 

Только в 47-м году, когда сестра смогла приехать в гости к Евгении, девушка узнала, что мамы больше нет. Маша, вернувшись из колхоза, обнаружила ее удушенной. Скорее всего, это сделали немцы. Фашистов разбили под Сталинградом, но разрозненные группы разбрелись по округе. Сестра уехала жить на Дальний Восток, Женя же решила остаться. Устроилась на работу в огородную бригаду колхоза «Большевик».

И снова голодное время… 1946-ой год выдался засушливым. Урожай хлеба был совсем мизерным, и крестьяне почти ничего не получили. Дальше стало полегче. Жили бедно, но уже не голодали. В 1949-ом в колхоз «Большевик» приехали вербовщики из Азербайджана. Жене так хотелось увидеть этот солнечный край, отведать медовых абрикос и сочных гранатов, которые для пережившей голод блокадницы казались чем-то запредельным. Она и еще два десятка староминчанок отправились в Баку работать на стройку.  

В этом городе и произошло судьбоносное знакомство с будущим мужем Николаем. Здесь он проходил срочную службу.  Через год молодые вернулись в Староминскую.   Купили небольшой домик, и своими руками создавали в нем уют, вили семейное гнездышко. Родились дети - Николай, Галина, Валентина, Александр. Тесновато стало в маленьком домишке такой большой семье. Купили участок на улице Победы и стали строить жилье побольше. В этом доме Евгения Николаевна живет и сейчас. Уже больше двух десятков лет без мужа…  

До пенсии и уже после нее трудилась в огородной бригаде колхоза «Большевик». Только через 12 лет после войны встретилась с братом Николаем, судьба занесла его в Ярославль. Другой брат Шурик приехал к ней через 19 лет после тех страшных событий. Накануне Пасхи Женя ждала мужа с работы, пекла куличи и красила яйца. Вдруг стук в дверь.

- Открывай, хозяйка! Хочу у вас переночевать!

- Нельзя, не пущу.

Одна с детьми поздно вечером, женщина испугалась нежданного гостя.

- Женя, это я - Шурик!

Евгения замерла на секунду, а затем, поняв, кто к ней приехал, бросилась к двери. Всю ночь проговорили и проплакали, вспоминая страшные годы войны и тех, кого она забрала.  

О том времени Евгения  Николаевна, как живой свидетель, коих осталось уже немного, не любит вспоминать. Это как бередить старые раны. Но вспоминать приходится часто. Журналисты приезжают, молодежь просит рассказать. Недавно один из многочисленных правнуков пришел с расспросами к ней. Ушел задумчивый. Для него те события казались чем-то далеким, фантастическим, как фильм, а оказалось - все правда, страшная правда. Потом в школе на уроке кубановедения поведал одноклассникам историю прабабушки. Учительница звонила, рассказывала, что весь класс плакал. 

- Одного желаю и прошу у Бога. Пусть все последующие поколения ничего подобного не увидят и не испытают. Живите сейчас и радуйтесь тому, что имеете. Жизнь - великое счастье!